Заключение

В заключительном разделе книги хотелось бы не только подвести общие итоги исследования, но и увязать их с одной из ключевых задач современной культурной географии, а именно с разработкой системы интегрального культурного районирования. Во-первых, решить эту задачу непросто из-за сложности компонентной структуры (многослойности) геокультурного пространства. Помощь в этом может оказать «гибкая» методика культурного районирования, использующая «плавающие» признаки выделения районов (Смирнягин, 1989). Во-вторых, до настоящего времени остаётся неразрешённой проблема границ геокультурных общностей, а вместе с ней, и проблема делимитации социально-культурного слоя ГКП, ключевого с точки зрения географического анализа современной культуры общества.

Первый путь разрешения обозначенной проблемы - поиск количественных и качественных показателей (например, уровень образованности населения, культура труда и т.п.), которые могут характеризовать современную культуру населения (Дмитревский, 2000), а затем - их хорологическая обработка (типологические районирование). Однако такой подход, преследующий вполне определённую цель - анализ культурного потенциала территории (Дмитревская, Дмитревский, 1990), не учитывает такого признака, как ментальность населения.

Второй путь - использование аксиологического подхода с целью изучения территориальной самоорганизации и самоидентификации населения, т.е. географическое исследование региональной и локальной идентичности. Территориальная (региональная и локальная) идентичность вместе с гендерной, социальной, этнической, политической и религиозной идентификацией входит в систему коллективной идентичности, но рассматривается как одна из фундаментальных её характеристик (Орачева, 1999). Другими словами, региональная и локальная самоидентификация населения может послужить в качестве одного из главных индикаторов геокультурных общностей людей.

Таким образом, территориальная идентичность может быть включёна нами в определение ключевого понятия социокультурной географии. Геокультурную общность можно рассматривать как территориальную общность людей - носителей определённого типа социальной культуры (которая выражается в оригинальном наборе общих для людей ценностей и представлений о мире, приоритетов и предпочтений, норм и правил поведения), специфика которой находит своё отражение в геопространственной (региональной, локальной и т.п.) идентичности.

Как отмечает В.Н. Стрелецкий (2000), в соответствии с многоярусностью территориальной идентичности, культурные регионы также имеют свою иерархию. Причём на самосознание и социокультурную динамику территориальных общностей людей влияет огромная совокупность факторов: исторические особенности освоения пространства, этническая пестрота населения региона и характер этнического расселения, уровень урбанизации, сохранность или размытость комплексов традиционной культуры и др.

Связь геокультурных общностей людей с природной (ландшафтной) основой ГКП выражается в особенностях их экологической и хозяйственной культуры. Кроме того, в книге нами была рассмотрена взаимосвязь между социально-культурным слоем ГКП (в частности, формированием региональной идентичности) и политико-историческим слоем ГКП (современными и историческими политико-административными границами).

В качестве одной из современных характеристик геокультурных общностей людей может послужить специфика их политической культуры. По сути, выборы и референдумы являются наиболее масштабными социологическими опросами населения, позволяющими выявить региональные и локальные различия в менталитете населения - ключевой характеристике социально-культурного слоя ГКП. Наиболее контрастными в современной России являются городские и сельские политические культуры, которые, по мнению ряда исследователей, предопределяют в стране зональность типа «реформаторский урбанизированный север - консервативный сельский юг».

Следует отметить, что впервые зональность политической культуры в России проявилась на выборах в Государственную Думу 1906-1912 гг. С точки зрения современной географии эта зональность объясняется социально-культурным контрастом между промышленным севером России и её аграрным югом. Как заметил А.С. Титков, «в стране с преобладанием сельскохозяйственных занятий, упорядоченных в соответствии с природной, а затем социально-культурной зональностью, выраженность зонально-поясных структур понятна и ожидаема» (Город и деревня…, 2001, с. 418).

Последнее означает, что политико-культурный слой ГКП может быть связан напрямую не только с социально-культурным слоем, но и с хозяйственно-культурным слоем, а через его посредничество - с природной основой ГКП. К этому можно добавить, что зональность политической культуры на северо-западе Европейской России удивительным образом повторяет широтную зональность традиционной русской культуры, которую мы рассмотрели на примере лингвистического и топонимического слоёв ГКП.

Ощутимый культурный контраст между севером и югом Европейской России привёл в своё время этнографа Д.К. Зеленина к выводу о существовании двух русских народов: севернорусского и южнорусского. Впрочем, как отмечают современные этнографы, для признания той или иной группы этносом необходимо наличие этнического самосознания, а северные и южные великорусы обладают единым русским самосознанием (Зеленин, 1991; Шмелёва, 1994).

Этнографический, лингвистический и топонимический слои ГКП не только тесно переплелись между собой, но и явились зеркальным отражением процессов формирования этнического слоя ГКП. Последнее замечание приводит нас к мысли о наличии связей между территориальными контрастами в современной русской культуре (особенно между севером и югом Европейской России) и древнейшими субэтническими различиями в русском этносе, ставшими следствием несхожести этнического субстрата (дославянского населения).

Безусловно, что влияние данного фактора на русскую культуру ослабевало в результате массовых миграционных передвижений населения в течение многих столетий, и особенно в ходе процессов урбанизации и поляризации населения в ХХ в. Однако культурные границы отличаются большей устойчивостью, чем, например, социально-экономические, а значит, они способны «проявляться» через достаточно длительные промежутки времени. К тому же, вследствие новационных процессов в культуре эти границы могут предстать совершенно в ином качестве, чем ранее.

Аналогичной точки зрения придерживается А.С. Герд (1995), который считает, что на определённых территориях в условиях конкретного климата и ландшафта складываются историко-культурные зоны, обладающие высокой степенью устойчивости. «Каждая новая этническая трансформация, каждый новый народ не отвергает существующую культуру, а как бы вписывается, вживается и постепенно врастает в неё. Народы приходят и уходят, меняются хозяйственные формы, исчезают археологические культуры и памятники, а историко-культурные зоны остаются и от эпохи к эпохе обретают всё большую стабильность и оформленность своего ареала, иногда вплоть до современных политических или административных границ» (Герд, 1995, с. 48-49).

Так что зональность культуры (в т.ч. и политической культуры) в Европейской России можно рассматривать как феномен современной русской культуры, имеющий свои корни в пластах традиционной этнической и хозяйственной культуры населения и в значительной степени связанный с природной основой. Едва ли данный вывод является окончательным. Скорее он служит в качестве своеобразного предложения географам активизировать своё участие в изучении феномена культуры.